Стихотворения (1923) - Страница 19

                                    ринутся,
                                                   бросятся.
Но обер
               на барыню
                                   косится рабьи:
фашистский
                      на барыньке
                                             знак муссолинится.
Сося
          и вгрызаясь в щупальцы крабьи,
глядят,
             как в море
                                закатище вклинится.

Чье сердце
                      октябрьскими бурями вымыто,
тому ни закат,
                         ни моря рёволицые,
тому ничего,
                       ни красот,
                                         ни климатов,
не надо —
                    кроме тебя,
                                         Революция!

МОСКВА — КЕНИГСБЕРГ

Проезжие — прохожих реже.
Еще храпит Москва деляг.
Тверскую жрет,
                            Тверскую режет
сорокасильный «Каделяк».
Обмахнуло
                    радиатор
                                     горизонта веером.
— Eins!
              zwei!
                       drei! —
                                        Мотора гром.
В небо дверью —
аэродром.
Брик.
         Механик.
                         Ньюбо́льд.
                                             Пилот.
Вещи.
           Всем по пять кило.
Влезли пятеро.
Земля попятилась.
Разбежались дорожки-
                                          ящеры.
Ходынка
                 накрылась скатертцей.
Красноармейцы,
                              Ходынкой стоящие,
стоя ж —
                  назад катятся.
Небо —
               не ты ль?..
                                   Звезды —
                                                не вы ль это?!
Мимо звезды́
                         (нельзя без виз)!
Навылет небу,
                          всему навылет,
пали́ —
              земной
                            отлетающий низ!
Развернулось солнечное это.
И пошли
                часы
                          необычайниться.
Города́,
              светящиеся
                                    в облачных просветах.
Птица
            догоняет,
                              не догнала —
                                                       тянется…
Ямы воздуха.
                         С размаха ухаем.
Рядом молния.
                           Сощурился Ньюбо́льд.
Гром мотора.
                        В ухе
                                  и над ухом.
Но не раздраженье.
                                    Не боль.
Сердце,
               чаще!
Мотору вторь.
Слились сладчайше
я
и мотор:
«Крылья Икар
в скалы низверг,
чтоб воздух-река
тек в Кенигсберг.
От чертежных дел
седел Леонардо,
чтоб я
            летел,
куда мне надо.
Калечился Уточкин,
чтоб близко-близко,
от солнца на чуточку,
парить над Двинском.
Рекорд в рекорд
вбивал Горро́,
чтобы я
               вот —
этой тучей-горой.
Коптел
             над «Гномом»
Юнкерс и Дукс,
чтоб спорил
                      с громом
моторов стук».
Что же —
                   для того
                              конец крылам Ика́риным,
человечество
                         затем
                                 трудом заводов никло,—
чтобы этакий
                       Владимир Маяковский,
                                                           барином,
Кенигсбергами
                           распархивался
                                                    на каникулы?!
Чтобы этакой
                        бесхвостой
                                         и бескрылой курице
меж подушками
                            усесться куце?!
Чтоб кидать,
                       и не выглядывая из гондолы,
кожуру
             колбасную —
                                     на города и долы?!.
Нет!
        Вылазьте из гондолы, плечи!
100 зрачков
                      глазейте в каждый глаз!
Завтрашнее,
                       послезавтрашнее человечество,
мой
       неодолимый
                              стальнорукий класс,—
я
   благодарю тебя
                               за то,
                                         что ты
                                                     в полетах
и меня,
             слабейшего,
                                   вковал своим звеном.
Возлагаю
                  на тебя —
                                     земля труда и пота —
горизонта
                   огненный венок.
Мы взлетели,
                        но еще — не слишком.
Если надо
                   к Марсам
                                     дуги выгнуть —
сделай милость,