Стихотворения (1923) - Страница 7

К оглавлению

7
Пока редактор завхоза ест —
раз сто телефон вгрызается лаем.
Это ставку учетверяет Мострест.
И еще грозится:
«Удесятерю в мае».
Наконец, освободился.
Минуточек лишка…
Врывается начинающий.
Попробуй — выставь!
«Прочтите немедля!
Замечательная статьишка»,
а в статьишке —
листов триста!
Начинающего унимают диалектикой нечеловечьей.
Хроникер врывается:
«Там,
в Замоскворечьи, —
выловлен из Москвы-реки —
                                                    живой гиппопотам!»
Из РОСТА
на редактора
начинает литься
сенсация за сенсацией,
за небылицей небылица.
Нет у РОСТА лучшей радости,
чем всучить редактору невероятнейшей гадости.
Извергая старательность, как Везувий и Этна,
курьер врывается.
«К редактору!
Лично!»
В пакете
с надписью:
— Совершенно секретно —
повестка
на прошлогоднее заседание публичное.
Затем курьер,
красный, как малина,
от НКИД.
Кроет рьяно.
Передовик
президента Чжан Цзо-лина
спутал с гаоляном.
Наконец, библиограф!
Что бешеный вол.
Машет книжкой.
Выражается резко.
Получил на рецензию
юрист —
хохол —
учебник гинекологии
на древнееврейском!
Вокруг
за столами
или перьев скрежет,
или ножницы скрипят:
писателей режут.
Секретарь
у фельетониста,
пропотевшего до сорочки,
делает из пятисот —
полторы строчки.
Под утро стихает редакционный раж.
Редактор в восторге.
Уехал.
Улажено.
Но тут…
Самогоном упился метранпаж,
лишь свистят под ротационкой ноздри метранпажины.
Спит редактор.
Снится: Мострест
так высоко взвинтил ставки —
что на колокольню Ивана Великого влез
и хохочет с колокольной главки.
Просыпается.
До утра проспал без про́сыпа.
Ручонки дрожат.
Газету откроют.
Ужас!
Не газета, а оспа.
Шрифт по статьям расплылся икрою.
Из всей газеты,
как из моря риф,
выглядывает лишь —
                                       парочка чьих-то рифм.
Вид у редактора…
такой вид его,
что видно сразу —
                                  нечему завидовать.


Если встретите человека белее мела,
худющего,
худей, чем газетный лист, —
умозаключайте смело:
или редактор
или журналист.

СТРОКИ ОХАЛЬНЫЕ
ПРО ВАКХАНАЛИИ ПАСХАЛЬНЫЕ

(ШУТКА)

Известно:
                  буржуй вовсю жрет.
Ежедневно по поросенку заправляет в рот.
А надоест свиней в животе пасти —
решает:
               — Хорошо б попостить! —
Подают ему к обеду да к ужину
то осетринищу,
                           то севрюжину.
Попостит —
                      и снова аппетит является:
буржуй разговляется.
Ублажается куличами башенными
вперекладку с яйцами крашеными.
А в заключение —
                                  шампанский тост:
— Да здравствует, мол, господин Христос! —
А у пролетария стоял столетний пост.
Ел всю жизнь селедкин хвост.
А если и теперь пролетарий говеет —
от говений от этих старьем веет.
Чем ждать Христов в посте и вере —
религиозную рухлядь отбрось гневно
да так заработай —
                                    чтоб по крайней мере
разговляться ежедневно.


Мораль для пролетариев выведу любезно:
Не дело говеть бедным.
Если уж и буржую говеть бесполезно,
то пролетарию —
                                просто вредно.

КРЕСТЬЯНИН, — ПОМНИ О 17-м АПРЕЛЯ!


Об этом весть
                           до старости древней
храните, села,
                          храните, деревни.
Далёко,
              на Лене,
                             забитый в рудник,
рабочий —
                     над жилами золота ник.
На всех бы хватило —
                                        червонцев немало.
Но всё
             фабриканта рука отнимала.
И вот,
           для борьбы с их уловкою ловкой
рабочий
                на вора пошел забастовкой.
Но стачку
                  царь
                            не спускает даром,
над снегом
                     встал
                                за жандармом жандарм.
И кровь
               по снегам потекла,
                                                по белым,—
жандармы
                    рабочих
                                    смирили расстрелом.
Легли
           и не встали рабочие тыщи.
Легли,
            и могилы легших не сыщешь.
Пальбу разнесло,
                                по тундрам разухало.
Но искра восстанья
                                   в сердцах
                                                     не потухла.
От искорки той,
                            от мерцанья старого
заря сегодня —
                             Октябрьское зарево.
Крестьяне забыли помещичьи плены.
Кто первый восстал?
                                      Рабочие Лены!
Мы сами хозяева земли деревенской.
7